Погода, непогода. [Сопоставляя стиль стихотворений И. И. Дмитриева и басен И. А. Крылова и приводя следующие два отрывка:

У Дмитриева:

Легчайший ветерок, едва струящий воду,

Ужасен для тебя, как буря в непогоду,

И гнет тебя к земли.

У Крылова:

Чуть мелкой рябью лишь погода

Подернет по воде слегка,

Нагнешься так ты сиротливо!..

Не так, как я[...]

(Моск. зритель, 1806, 1, 73).

В. В. Виноградов пишет:] В этой фразе отвлеченно-книжный стиль выражения у И. И. Дмитриева особенно остро выступает при сопоставлении его с устно-бытовой фразеологией крыловского сказа. Слово погода употреблено здесь в севернорусском значении («непогода»). Оно затем устраняется Крыловым, но не сразу:

В легкую погоду,

Едва от ветерка начнет вода рябеть,

Нагнешься [...]

И в легкую погоду,

Едва вода начнет рябить,

Ты так нагнешься [...]

Едва лишь мелкой рябью воду

Подернет ветер в непогоду,

Нагнешься ты так сиротливо!

И наконец, в окончательной редакции:

Чуть легкий ветерок подернет рябью воду,

Ты зашатаешься, начнешь слабеть

И так нагнешься сиротливо,

Что жалко на тебя смотреть.

(Из наблюдений над языком и стилем И. И. Дмитриева // Виноградов. Избр. тр.: Язык и стиль русск. писателей, с. 135–136).

Пушкин работает над усовершенствованием условно-элегического стиля, опираясь, главным образом, на формы выражения, созданные французской поэзией XVII–XVIII веков. Поразительны в пушкинском творчестве этого периода [1813–1815 годов. – Л.  А.] быстрота овладения всем живым поэтическим фондом карамзинской школы, глубокий и тонкий вкус в отборе и использовании чужих достижений, жанровое разнообразие стилистических опытов и стремительность художественного роста. Но, несмотря на свою пестроту, фразеология ранних пушкинских стихов небогата поэтическими новообразованиями. Прежде всего, необходимо указать примеры фраз, идущих из одической поэзии XVIII века, но принятых в средний «французский» стиль лирической поэзии начала XIX века. Например: [...]

У Пушкина в «Воспоминаниях в Царском Селе» (1814):

Бессмертны вы вовек, о росски исполины,

В боях воспитаны средь бранных непогод!

(Ср. в «Моей родословной (1830):

Смирив крамолы и коварство,

И ярость бранных непогод...)

Ср. у Ломоносова в трагедии «Тамира и Селим»:

Настал ужасный день, и солнце на восходе,

Кровавы пропустив сквозь пар густой лучи,

Дает печальный знак к военной непогоде.

Или:

Но терпит действие прекрасно

Урон от бранных непогод.

Ср. у Батюшкова в послании «К Дашкову»:

Среди военных непогод

При страшном зареве столицы.

Ср. у «первого декабриста»– В.  Ф.  Раевского:

С тех пор исчез, как тень, народ,

И глас его не раздавался.

Пред вестью бранных непогод,

На площади он не сбирался.

(См. Щеголев П. Е. Исторические этюды, 1918, с. 215–216).

Ср. позднее у Жуковского в «Орлеанской деве» (д.  4, явл.  1):

Молчит гроза военной непогоды,

Спокойствие на поле боевом.

(Виноградов. Стиль Пушкина, с. 121–122).

Подмога. Особенно старательно И. И. Дмитриев устанавливает границы и возводит преграды между литературным языком и «низкой», вульгарной устной городской речью, «низким просторечием», а также неизящной, деревенской, «мужицкой простонародностью».

В письме к Д. И. Языкову он так отзывается о стиле стихотворений Востокова, напечатанных в «Свитке муз» (ч. 1, 1803): «Его ”Осень“, ”Кантата“, ”Телема и Макар“ прекрасны. Вы знаете мою искренность: видя в нем истинного поэта, желал бы я только, чтобы он убегал низких слов, как то: истомить, вместо утомить, подмога и еще некоторые, да исправнее был в рифмах» (Дмитриев, 1895, 2, с. 185).

Любопытно, что в словарях Академии Российской слово подмога не сопровождалось указанием на его простонародный и просторечный характер. Здесь читаем: «Подмога... 1. Пособление, подсоба, помощь. Идти к кому на подмогу. 2. Человек, помогающий другому в чем. Доброй и умной сын отцу бывает хорошая подмога» Ср. тут же: подмогание (пособление), подмогать и подможный(подможные деньги, подможное войско) – без всякой стилистической пометы (сл. АР 1822, 4, с. 1297).

В словаре 1847 г. слово подмога тоже не обозначено как простонародное или просторечное. Исправлено лишь определение значений: «1. Пособие, помощь. Иттис товарищами на подмогу. Добрый сын подмога отцу. 2. Вещь, служащая для подкрепления другой» (сл. 1847, 3, с. 264).

Из наблюдений над языком и стилем И. И. Дмитриева // Виноградов. Избр. тр.: Язык и стиль русских писателей, с. 34–35).

Подробный, подробность, подробно. Разнообразные лексико-морфологические процессы, связанные с переразложением и переосмыслением состава слова, с контаминацией словообразовательных моделей, видоизменяют словарь языка. Например, группа слов подробный, подробность, подробно возникла из переразложения старинного наречного выражения по-дробну (ср. по-переменну). Например, у Ломоносова (в оде 3):

Кому возможно описать

Твои доброты все подробну

(См. Буслаев Ф.  И. Историч. грамм, русск, яз., 1868, ч. 1, с. 166).

В «Словаре Академии Российской» читаем: «Подробно, по сл(авенски) подробну... Обстоятельно, точно» (1822, ч. 4, с. 1325). Очевидно, на основе древнерусского наречия, образовавшегося из сочетания предлога по с дательным падежом именной формы дробно (ср. попросту, не по хорошумил, а по милухорош), складывается прилагательное подробный и наречие подробно, а позднее в XVIII веке отсюда производится и существительное подробность.

(Словообразование в его отношении к грамматике и лексикологии (На материале русского и родственных языков) // Виноградов. Избр. тр.: Исследования по русск. грам., с. 212).

Под рукою. [По поводу приписываемой Пушкину заметки в «Литературной Газете» от 17 марта 1830 года В. В. Виноградов пишет:] Номер 16 «Лит. Газеты» (от 17 марта) вышел после отъезда Пушкина из Петербурга. Весь критико-публицистический материал этого номера (кроме научно-популярной статьи академика Велланского о животном магнетизме) принадлежит Дельвигу и Вяземскому. Таким образом возникает сомнение, можно ли приписывать эту заметку Пушкину, не является ли она сочинением Дельвига или Вяземского. Однако стиль этого афоризма отличается такими особенностями, которые необычны для языка Дельвига. В ней бьется сильная струя живой речи: «это гордое желание поэта повторяется иногда и в наше время, только с небольшою переменой...» «явно и под рукою...» Последнее выражение носит резкий профессиональный отпечаток торгового диалекта. Язык Дельвига чуждался разговорных профессионализмов. Поэтому авторство Дельвига отпадает. Выбор может быть лишь между Вяземским и Пушкиным. Однако Вяземскому нельзя приписать никакой другой мелкой афористической заметки в «Лит. Газете». По-видимому, Вяземский не хотел распылять своей «Записной книжки», разрушать композицию жанра, извлекая единичные анекдоты и афоризмы, как самостоятельные произведения. Кроме того, нет решительно никаких оснований отделять от заметки о Мильтоне стилистически однородную с ней заметку в № 12 по поводу надеждинского рассуждения о романтической поэзии, а автором этой последней не мог быть Вяземский. Таким образом, с наибольшей вероятностью эта заметка в № 16 «Лит. Газеты» может быть приписана Пушкину. Торговое выражение «под рукою» встречается у Пушкина в «Путешествии из Москвы в Петербург»: «Продажа рекрут была в то время уже запрещена, но производилась еще под рукою».

(Виноградов В. В. Заметки в «Литературной газете» 1830 г. // Пушкин. Временник Пушкинской комиссии. М.; Л., 1939, № 4–5, с. 30).

Подстава, смена. Связь слов и их значений с социально-исторической обстановкой, с производством, бытом, культурой, вообще с жизнью общества лучше всего обнаруживается при сопоставлении семантически однородных выражений, относящихся к разным периодам общественной жизни.

Так, П.  А. Вяземский в 1839 г. писал своей жене о французских певцах: «Нынешние певцы стареют, а подставы не подрастает» (Лит. наследство, М., 1937, вып. 31–32, с. 141). Подстава – это на дорожных трактах царской России XIX в. запасные лошади для перемены других – усталых (ср. официальное выражение того времени: нарядить с обывателей подставу (сл. 1867–1868, ч. 3, с. 581). Вместо подставы не подрастает мы бы теперь сказали: смены не подрастает. Слово смена в русском литературном языке нашего времени под влиянием военного и производственного его употребления приобрело новый смысловой оттенок: смена – это группа людей, сменяющих через определенный промежуток времени другую группу для выполнения той же самой работы.

(О некоторых вопросах русской исторической лексикологии // Виноградов. Избр. тр.: Лексикология и лексикография, с. 70).

Половник, уполовник. [Интересно и показательно областное слово], несколько раз употребленное в статье о сельском празднике и свадьбе – слово половник (ср. «мальчик лет четырнадцати, родственник невестин, стал против жениха с большим железным половником»; «дружка бросил в половник пять копеек»). В «Словаре академии Российской» (1822, ч. 6, с. 999) это слово отмечено лишь в форме уполовник.

«Уполовник, ка, с.  м. 2 скл. Большая ложка с длинною рукояткою, служащая к отбавливанию из сосуда влажности кипячей. Железный, деревянный уполовник».

Рядом помещено и то слово, с которым этимологически связывается уполовник: «Упол, ла, с. м. 1 скл. Влажность, каковая снимается из сосудов во время приготовления кушания и доливается опять оною, когда выкипит» (там же, с. 999; ср. также глагол: «Уполовлять, уполовить.– Отнимать от чего половину»).

Те же слова приводятся и в словаре 1847 года (ч. 4, с. 353) с некоторыми изменениями в определении (ср. упол, а, с. м. Влажность, снимаемая из сосудов уполовником).

Слово половник в том и в другом словаре помещается лишь со значением лица, обрабатывающего чью-либо землю из половинной прибыли (следовательно, это омоним областного уполовник – половник).

В лексикографической традиции областная форма – половник впервые зарегистрирована «Опытом областного великорусского словаря»:

Половник, а, с. м. Уполовник – ковш с длинною ручкою. Волог. Нижегор. Семен. Псков. Тороп. Тамб. Тул.

Половница, ы, с. ж. То же, что половник. Твер. Ржев. Стариц. (Опыт обл. влкр. сл., с. 168).

Ср. также: уполовня, и, с. ж. Чумичка, уполовник. Новгор. Тихв. Твер. Вышневолоц.

Уполье, ов., с.  м. мн. Убавление вполовину варева. Костр. (там же, с. 239).

(Виноградов. Проблема авторства, с. 361–362).

Письмо. В русском литературном языке XVIII века слово письмо могло выражать общее значение: «произведение, сочинение». Когда возник вопрос о том, что такое «сатирические письма», помещенные, по словам Н. И. Новикова, С.  Башиловым в журнале В. Г. Рубана «То и се» (см. Семенников В.  П. Русские сатирические журналы, 1709–1774: Разыскания об издателях и их сотрудниках. СПб., 1914, с. 69), профессор Н. М. Петровский заметил: «При значительном, до сих пор не обследованном, влиянии (в лексическом смысле) польского языка на русский в XVIII веке возможно, что слово письмо значило у нас не только litterae [буквы, письменность], но и opus (ср. польск. pismo), а потому «Сатирические письма» могут обозначать «Сатирические произведения». Установление современного значения того или другого технического термина может предохранить исследователя от весьма серьезных ошибок в выводах» (Известия ОРЯС Имп. АН, 1914, т. 19, кн. 4, с. 271).

(Виноградов. О языке худож. лит., с. 220).

Пиво, выну. Н. Гиляров-Платонов в своих воспоминаниях «Из пережитого» рассказывает о нескольких очень любопытных фактах смешения церковнославянизмов с их русскими омонимами. На христианский праздник Пасхи у коломенского духовенства «попадало на стол вместе с освящаемою пасхой пиво» (или точнее брага). Необходимо заметить, что в старославянском и церковнославянском языке пиво обозначало не «хмельную брагу», а вообще «питье, напиток; все, что можно пить». «Хотя дьячки и шутили, выливая тут же при дележе: ”Приидите, пиво пием новое“, – но неужели этот ирмос пасхального канона и послужил началом к обычаю?... А почему знать? Может быть, какой-нибудь прапрадед Мещанинова (богатого коломенского купца, введшего обычай празднования Пасхи пивом) и растолковал вместе с тогдашним попом пасхальный ирмос в буквальном смысле (на самом деле, в церковной песне новое пиво образно намекало на живую воду новой жизни, якобы заложенной в культе воскресшего Христа) и нашел по сему приличным пиво, к питью которого приглашает канон, приносить для священия вместе с сыром, разрешаемым на праздник». Н. Гиляров-Платонов считает такое толкование неудивительным и рассказывает другой, аналогичный случай. «Иконописец изобразил царя Давида поднявшим голову кверху, откуда сияние, и держащим простертую длань, а на ней два глаза. Подпись: «Очи мои, Господи, пред тобой выну».Выну, то есть «всегда», художник понял в смысле «вынимать» (Гиляров-Платонов Н. Из пережитого. М., 1886, 1, с. 166).

(Виноградов В. В. О процессах развития и разрушения омонимии в кругу соотносительных русизмов и древнеславянизмов // Studia Slavica. – Budapest: Academia Kiado, 1966, т. 12. Fasc. 1–4, с. 440).