Прислуга. [...] А. А.  Потебня доказывает закономерную последовательность в семантических изменениях, через которые проходят разные словообразовательные морфологические категории. Например, отвлеченные имена существительные со значением действия или свойства-качества могут приобретать собирательное значение и на этой основе далее развивать конкретно-индивидуальное значение лица. Так, слово прислуга с 70–80-х годов XIX века стало обозначать единично «домашнюю работницу», а раньше – собирательно – «слуг» или вообще обслуживающих что-нибудь («многочисленная прислуга»), а еще раньше выражало значение действия; ср. услуга, заслуга.

(Словообразование в его отношении к грамматике и лексикологии (На материале русского и родственных языков) // Виноградов. Избр. тр.: Исслед. по русск. грам., с. 186).

Причина, причинять, вина. [...] можно ли, не зная истории лексической системы русского литературного языка в ее взаимодействии с народно-областными словарями, воспроизвести семантическую историю слова причина? В «Материалах для словаря древнерусского языка» И. И. Срезневского приведен лишь один пример употребления этого слова из списка (по-видимому, позднего) дипломатического документа середины XV в. «Посольство к Великому князю Рязанскому Ивану Федоровичу от Короля Польского Казимира 1456 г.»: «От Ивашка причина была» (2, с. 1494). По Срезневскому, значение слова причина здесь: «начало, почин».

В памятниках делового и повествовательного стиля XVII–XVIII вв., близкого к деловой разговорной речи, встречается употребление слова причина в значении: «беда, несчастье, помеха» (см. Якубинский Л. П. История древнерусского языка. М, 1953, с. 264–265).

Слово причина в его отвлеченном, «философском» значении утвердилось в русском языке с начала XVIII в. и вросло в его основной словарный фонд. Причина, как перевод латинск. causa нередко встречается в языке Тредиаковского (Тредиаковский, т. 1, с. 505, 509, 533).

Но предпосылки для такого семантического развития были уже даны и в предшествующей истории слова причина на русской почве. Можно ли воспроизвести историю значений слова причина в русском литературном языке изолированно от историко-семантического анализа слова вина (ср. греч. α
&Ґ12327;
τία)? Можно ли отделять историю литературного слова причина от истории глагола – причинить, причинять, от народно-областных слов – причина, притча и притка?

Решение всех этих вопросов зависит от широкого сравнительно-исторического изучения развития лексики народных диалектов в их разнообразных связях и взаимодействиях с литературным языком, а также от изучения исторических связей русского литературного языка с родственными славянскими языками.

(О некоторых вопросах русской исторической лексикологии // Виноградов. Избр. тр.: Лексикология и лексикография, с. 79–80).

[...] понятие просторечия как будто является родовым по отношению к разновидностям простой речи, обозначаемым выражениями: низкое просторечие, низкий слог, низкое слово, простое употребление, простое наречие и т. п. (Сухомлинов, вып. 8, с. 93). Во всяком случае, стилистический диапазон просторечия очень широк. Вот примеры из «Словаря Академии Российской» XVIII в. Приказная строка – говорится в низком просторечии и значит то же, что ябедник, крючкотворец (3, 378). [...]

Причина – в просторечии иногда означает неприятное или вредное приключение (6, 769–770).

(Виноградов. Очерки, с. 212).

Пробудить – пробудиться. [...] глагол пробудить, который сначала являлся синонимом глагола разбудить, с развитием переносных отвлеченных значений в русском литературном языке с конца XVIII в. замыкается в узком кругу фразеологических связей. В словарях Академии Российской конца XVIII и начала XIX в. пробуждать – пробудить рассматривается как слово среднего стиля, имеющее одно прямое значение: «прервать сон». Ср. пробуждаться – «просыпаться, приходить после сна в чувство»; пробуд – «время прекращения сна» (Пред самым пробудом снилось, грезилось) (сл. АР, ч. 5, с. 492). Однако уже со второй половины XVIII в. из стилей художественной литературы все глубже входит в систему национального литературного языка переносное значение слова пробудить – пробуждать: «возбуждать, подстрекать», как определяет это значение словарь 1847 г. (Рассказы путешественников пробудили в нем желание побывать в чужих краях) (сл. 1847, т. 3, с. 516). Параллельно протекает процесс развития отвлеченных значений и в глаголе пробуждаться (ср.: страсти пробуждаются).

В дальнейшем история изменений значений глагола пробудить – пробуждать и глагола пробудиться – пробуждаться разошлись. В глаголе пробудить – пробуждать прямое значение все более вытеснялось употреблением синонимов будить, разбудить (кого-нибудь), но на основе его развилось переносное значение «кого-нибудь возбудить, сделать активным, деятельным», например: пробудить к активной деятельности (см. Ушаков, 3, с. 895). В глаголе же пробудиться – пробуждаться сохранилось и основное значение – «проснуться, перестать спать» и развившееся из него переносное (ср.: пробудиться к новой деятельности, или у Пушкина: «Во мне пробудилась охота к литературе»). Таким образом, в современном русском языке (так же, как и в литературном языке второй половины XIX в.) глагол пробудить выражает только отвлеченные фразеологически связанные значения «породить, вызвать появление чего-нибудь» (пробудить интерес, охоту, желание, страсть к чему-нибудь и т. п.).

Сходные, хотя и с индивидуальными вариациями, процессы образования фразеологически связанных значений – в связи с утратой или ослаблением основных номинативных значений – можно наблюдать в семантической истории таких славянизмов, как потрясти – потрясать, возмутить – возмущать, распространить – распространять и т. п.

(Основные типы лексических значений слова // Виноградов. Избр. тр.: Лексикология и лексикография, с. 179–180).

Прогресс.  В некоторых семантических группах отдельные, наиболее семантически весомые слова выступают в качестве семантических центров, вокруг которых группируются целые ряды слов и понятий. Притяжение к ним новых серий слов сопровождается изменениями в строе их старых значений. Такие центральные слова, являющиеся как бы солнцами отдельных семантических систем, иногда выражают основные, «боевые» понятия той или иной эпохи. Например, проникновение в русский язык слова прогресс, происшедшее в 40-е годы (см. мои «Очерки по истории русского литературного языка XVII–XIX вв.», 2-е изд., 1938, с. 389), привело к созданию и осознанию новых, связанных с понятием прогресса идей, к переосмыслению большой группы относящихся сюда слов. Слово прогресс до начала 50-х годов еще не имело достаточно широкого распространения. Акад. И. И. Давыдов в «Опыте общесравнительной грамматики русского языка» (1851–1852) указывает на слова: факт, прогресс, индивидуальный, гуманный как на заимствования недавнего времени, еще не вполне и не повсюду освоенные интеллигентской речью. Но в 50-х годах слово прогресс становится настолько злободневным и выразительным, что в конце 50-х годов, по царскому распоряжению, запрещено было употреблять его в официальных бумагах (Лемке, Очерки, с. 322). В «Дневнике» А. В.  Никитенко, бывшего цензором, есть запись под 31 мая 1858 г.: «Запрещено употреблять в печати слово прогресс». Ср. у И. И. Панаева в очерке «Литературная тля» (1843): «Да проникнутся сердца наши верованием в великий и мудрый закон прогресса. Золотой век, который слепое предание отыскивало в прошедшем – впереди нас» (Панаев И. И., Полн. собр. соч., 2, с. 423).

Но в 60-х годах слово прогресс и производное от него прилагательное прогрессивный глубоко укореняются в русском литературном языке.

Например, у Некрасова в стихотворении «Современники. Герои времени»:

Подождите. Прогресс надвигается,

И движенью не видно конца:

Что сегодня постыдным считается,

Удостоится завтра венца.

В стихотворении «Газетная»:

Не без гордости русская пресса

Именует себя иногда

Путеводной звездою прогресса.

Распространяются слова со значением, противоположным прогрессу и прогрессивности, слова ретроград, ретроградный (retro gradus, «идущий назад»), регресс.

Например, у Л. Н.  Толстого в «Анне Карениной»: «Ты скажешь опять, что я ретроград; но все-таки мне досадно и обидно видеть это... обеднение дворянства». У А.  М. Жемчужникова в произведении «Комедия ретроградных публицистов и толпа»:

Назад! Долой с пути успеха,

С пути гражданственных начал!

В них благоденствию помеха,

В них гибнет русский идеал.

(О некоторых вопросах русской исторической лексикологии // Виноградов. Избр. тр.: Лексикология и лексикография, с. 88–89).

В архиве сохранилась рукопись на трех листках, текст которой несколько полнее опубликованного. В публикацию внесено следующее двустишие Некрасова:

Что сегодня постыдным считается,

Удостоится завтра венца.

Уточнено значение слова ретроград (retro gradus, «идущий назад").– Л.  А.

К слову прогресс В. В.  Виноградов обращается также в «Очерках по истории русского литературного языка XVII–XIX веков»: «В публицистическом языке вырабатываются своеобразные формы семантики, своеобразные фразеологические обороты, носящие отпечаток того, что называлось общественно-публицистическим ”мировоззрением“, ”политическими убеждениями“. История этой публицистической фразеологии (до сих пор лингвистически еще вовсе не изученная) отражает эволюцию общественной мысли. Например, в 40-е годы укрепляется слово прогресс (В «Карманной книжке для любителей чтения русских газет и журналов», составленной Иваном Ре...ф...цем (СПб., 1837), слова «прогресс» еще нет). В конце 50-х годов, по царскому распоряжению, запрещено употреблять это слово «в официальных бумагах» (Лемке М. Очерки по истории русской цензуры журналистики XIX столетия. СПб., 1904, с. 323). В «Дневнике» А. В.  Никитенки (цензора) под 31 мая 1858 г. есть запись: «Запрещено употреблять в печати слово прогресс».

См. также: Виноградов. Очерки, с. 336–337.

Проныра, пронырство, пронырливый, пронырливость. История слова должна воспроизводить все его содержание, всю цепь его смысловых превращений, все его «метаморфозы». Она стремится раскрыть конкретные условия употребления слова в разные периоды его речевой жизни. Она определяет исторические закономерности изменения значений, связывающие судьбу отдельного слова с общим ходом развития всей семантической системы языка или тех или иных его стилей. История слова всегда жизненнее, динамичнее и реальнее его этимологии. Вопрос о происхождении слова только тогда получает твердую культурно-историческую базу, когда он опирается на исследование всех этапов смысловой эволюции этого слова, всех обстоятельств его бытования в разных социальных говорах, наречиях и родственных языках.

Иллюстрацией может служить спор о гнездах слова проныра, пронырство, пронырливый, пронырливость в русском языке. Эти слова проходят через всю историю русского литературного языка. Они были широко употребительны уже в древний период русской письменности (XI–XIV вв.). В «Материалах» Срезневского (2, с. 1551–1552) собраны такие слова с основой проныр-:пронырение «козни, злоумышление»; пронырливый «лукавый, хитрый, коварный, злой, дурной»; проныривьство «лукавство»; пронырие "зло"; проныровати–
пронырую «злоумышлять, строить козни»; проныръ, пронырьникъ– «злодей, лукавый» (о дьяволе); пронырьливый «лукавый, коварный, злой»; пронырьство «хитрость, коварство, зло». Большая часть этих слов дожила до XVIII в. Ср., например, в «Повести о Валтасаре Кралевичи»: «лутче жити в земли пусте, нежели жити з женою злоязычною и пронырливою» (Пиксанов Н.  К. Старорусская повесть. М.; Пг., 1923, с. 91).

В словарях Академии Российской (XVIII и начала XIX в.) отмечались как употребительные такие слова этого гнезда: проныра, проныривать и пронырить («употребляя хитрость, искать чего, выведывать что, выискивать»), пронырливость, пронырливый, пронырствовать, пронырщик, пронырщица и несколько в стороне – глагол пронырнуть (в значении «показавшись, появившись, тотчас скрыться, неприметно уйти» (см. сл. АР 1882, ч. 5, с. 596.). Большая часть этих слов дожила и до нашего времени.

Внутренняя форма этих слов кажется вполне отвечающей «духу русского языка». Достаточно сослаться на такие параллели, как пройдоха, пролаза (ср. областн. народн. пройда; ср. проходимец, прошлец). Эти слова представляются исконными русскими. Между тем этимологи возводят, правда с существенными оговорками, зарождение всего гнезда слов с основой проныр- к старославянскому языку и склонны видеть в проныръ или пронырливъ своеобразную народно-этимологическую переделку греческого πονηρός «злой, лукавый». Так, Б.  М.  Ляпунов пишет в своей статье «О некоторых примерах имен нарицательного значения...»: «Славяне не всегда переводили все встречавшиеся им слова в греческом оригинале, может быть, потому, что славянский переводчик не находил в своем языке подходящих по значению слов, которые бы точно передавали смысл греческих слов. Но такие непереведенные слова редко оставались в буквально соответствующей греческим оригиналам форме; обычно они применялись к словам родного языка, иногда казавшимся семасиологически близкими. Из таких слов древних славянских переводов отмечу... проныръ, пронырьство, пронырие, проныривъ, соответственно греческим πονηρός, πονηρία в значении «злой, лукавый», «злоба, лукавство», которые и являлись в древнейших памятниках в виде зълъ, зълоба, л

"

кавъ и т.  п., причем последние именно более свойственны древнейшим евангельским глаголическим текстам, а первые характерны для текстов, переводившихся позднее, каковы минея-четья (жития), молитвенник (euchologium) и т. п., и может быть, давно, задолго до перевода служебных и назидательных книг, уже употреблялись в живой речи постоянно общавшегося с греками болгарского населения» (Ляпунов Б.  М. О некоторых примерах имен нарицательного значения из первоначальных имен собственных личных в славянских языках // В сб.: Академия наук СССР акад. Н.  Я.  Марру, М.; Л., 1935, с. 250–251). М.  Р. Фасмер в «Греко-славянских этюдах. 2. Греческие заимствования в славянском языке» писал: «Понорьливъ, adj malus, проноръ sm. пронорьство, проныръ Sm. Supr. 205, 11; malitia, проныривъ adi, malus Supr. 102; 12; 214; 20; 369; 26; etc Vondrak, Jan Exarch 8 – πονηρός с введением предлогов по- и про-, Брандт РФВ, XXII, 89, иначе MeilletÈtudes 367, Mikl. E. W. 213». (Изв. ОРЯС, 1907, XII, 2, с. 267; М. Р. Фасмер в «Греко-славянских этюдах. 3» заметил: «Я и теперь совсем не соглашаюсь с мнением Брандта (РФВ, XXII, 89), что слово проныръливъ восходит к πονηρός, что я еще считал возможным в Известиях XII, 2, 208, с. 133).

В «Русском этимологическом словаре» М. Фасмер сопоставляет слово проныра («gerissener, schlauer Mench») с древнеболгарским проныръ, проныривъ– πονηρός Супр.) Однако М. Фасмер решительно отвергает здесь возможность заимствования из греческого и считает невероятным выведение этих слов из πονηρός. Вместе с тем М. Р. Фасмер не отрицает связи проныра с нырять. Ср. приводимые А. Преображенским формы русск. диалектн. ныркать «скрываться»; нырок «нырянье, кто искусно ныряет; род утки»; сюда же: проныра «пролаза, хитрец»; пронырливый, нырище «глубокий овраг; логовище зверя». Глагол нарати встречается в «Изборнике» 1703 г. (пътицъ нираштиихъ) и, по-видимому, восходит к старославянскому. Болгарскому языку свойственны слова: ни́рну "пырну"; нирец, нирище «яма, впадина» (Преображенский, 1, с. 611).

В данном случае народная этимология лишь как бы стягивает в одну неподвижную точку всю историю слова. Но есть все основания сомневаться в том, что влияние греческого πονηρός существенно изменило семантическую природу старославянской семантемы проныр- (ср. слово нырь, homo doctus, Клим. Смол.; это слово Хр. Лопарев пытался объяснить из греч. νοερός) (Послание митрополита Климента к Смоленскому Пресвитору Фоме. Неизданный памятник литературы XII в. Изд. Хрис. Лопарева, СПб., 1892, с. 34). История слов проныра, пронырливый и т. п. по-прежнему остается неразрешенной. Наличие таких образований в южнославянских языках не исключает возможности исконной принадлежности соответствующих слов к живым восточнославянским языкам. Группа слов с основой ныр- отмечается в восточнославянских языках (ср. укр. ныряти, нырнути; нырок, ныряние, нырцем– нырком «ныряя»; ср. нарыця «прорвавшийся нарыв») и в болгарском (а также, по-видимому, в старославянском) (Ср.: Miklosich F. Lexicon palaeoslovenico-graeco-latinum. Vindobonae, 1862–1865. с. 457). Обращает на себя внимание тот факт, что проныр, проныра и производные в русском языке входят в однообразный ряд: пролаза, проныра, пройда (пройдоха). Ср. проходимец, прошлец. Некоторые этимологи сюда же по каламбурным основаниям присоединяли слово прощелыга, толкуя его так: «в щель пройдет» (Горяев, Булаховский).

Если обратиться к другим славянским языкам – сербохорватскому, чешскому, словацкому, польскому, – обнаружится корневое единство ныр-, нор- (нора). М.  Фасмер в своем «Русском этимологическом словаре» приводит пример из Супрасльской рукописи проныръ, проныривъ. Он справедливо сопоставляет их с древнесербским проноръ «malitia», пронорливъ «böse, schlecht» и этимологически связывает с нора (REW, 2, с. 441. У Фасмера дано ошибочно pronorivъ). В этом случае очень показательна однотипность словообразовательной структуры проныръ-, проноръ-. Вместе с тем это сопоставление еще ярче подчеркивает каламбурную национализацию слова проныра.

В древнесербском языке в грамотах Стефана Дечанского находим такие примеры: «Не велею ни хотением его, нь завистию и пронырлываго миродрьжьца. Завистию злыихъ и пронорьлывыихъ». Дж. Даничиh толкует пронырливъ как «злой» (malus) (м.: Даничиh. Рjечник из книжевних старина српских. 2, Београд, 1863), и это толкование принимает и Загребский академический словарь (Rječnik hrvatskoga ili srpskoga jezika, knj. X. Zagreb, 1931). Но, видимо, злыи и пронырливыи не абсолютные синонимы: во втором присутствует мифолого-семантический оттенок злого начала, бесовства. Об этом свидетельствует тот же сербский материал. Смысловая и формальная (словообразовательная) структура древнесербского проноръ и современного по-нор почти идетичны. Серб.-хорв. пòнор, помимо значения «место, где река уходит под землю; бездна, пропасть», может означать и «ад, преисподняя» (паклени понор), а прилагательное понорски– «адский, относящийся к преисподней».

Все это связано с древним образным, почти реалистическим представлением об аде и о бесах, его населяющих, ведущем к перенесению географической терминологии в «адскую». Совершенно ясно, что специфика русского (и южнославянского) словообразования в семантике обязывает нас к раскрытию образной основы строения слова проныра с учетом его отношения к миру дьяволов и бесов, породившего немало эвфемистических и табуистических слов.

(Чтение древнерусского текста и историко-этимологические каламбуры // Виноградов. Избр. тр.: Лексикология и лексикография, с. 282–285).

Претворяться, превратиться. В стихотворении «На новый 1795 год» [И. И. Дмитриева. – Л.  А.] переделан лишь один стих, вернее – заменено лишь одно слово претворятся на превратятся:

Да вопль и стоны претворятся

Во сладки гласы Пиерид.

(И мои безделки, 54)

Да вопль и стоны превратятся

Во сладки гласы Пиерид [...]

(Соч. , 1895, 1, 162)

С глаголом претворять – претворить («применять, преображать, давать чему иной вид, иное качество, иное свойство»), претвориться (претворяться), претворение, претворенный сочеталось представление о церковнославянизме (ср. претворение воды в вино«, ср. пример на употребление глагола претворяться: «претворшеся, глаголаху бога того быти») (сл. АР 1822, ч. 5, с. 243–244).

Ср. в стихотворении «К . О выгодах быть любовницею стихотворца»:

И в миг в уме его тьма, тьма чудес родится:

В минуту он тебя в богиню претворит.

(Дмитриев И. И. Соч. и переводы.
М.,1803, ч. 2, с. 55).

Ср.: «Овидиевы превращения».

(Из наблюдений над языком и стилем И. И. Дмитриева // Виноградов. Избр. тр.: Язык и стиль русск. писателей, с. 73–74).

Преткновение, преуспеяние, споспешествовать. Я. К. Грот писал о русском литературном языке 60–70-х годов XIX века: «Современный литературный язык вообще стремится к упрощению, к большему и большему сближению с языком разговорным, отбрасывая постепенно слова тяжелые, напыщенные, слишком искусственные в своем образовании, каковы, например, отживающие свой век слова: преуспеяние, споспешествовать, преткновение, и им подобные» (Записка о Толковом словаре Даля //Записки Имп. АН, 1871, т. 20, кн. 1, с. 19).

(Виноградов. О языке худож. лит-ры, с. 186).

Привлачить. Воскрешенных Пушкиным русизмов довольно много. Например, в стихотворении «Сто лет минуло, как тевтон» (1828):

И племя чуждого закона

К своей подошве привлачить.

Слова привлачить нет в «Словаре Академии Российской» (1822, ч. 5, с. 269). Но оно было широко употребительно в древнерусском языке. Оно встречается, например, в «Поучении Владимира Мономаха» (Срезневский, 2, с. 1325).

(Виноградов В. В.. Пушкин и русский литературный язык XIX века // Пушкин родоначальник новой русской литературы: Сб. научно-исслед. работ. М.; Л., 1941, с. 558).